- 2-
Первое непосредственное знакомство с немцами у меня произошло через неделю после начала войны – мне только исполнилось пятнадцать лет.Я ещё находилась в шоковом состоянии; всё перевернулось с ног на голову, от Минска ничего не осталось. Мы с мамой долго сидели возле дотлевающего нашего дома и плакали. Первые дни бросало нас бездомных из одного подвала в другой, из одной чужой квартиры – в другую. Несколько дней мы ночевали в сквере возле вокзала, в единственном жилом доме, оставленном хозяевами. В сквере расположились немецкие солдаты, весело наигрывая на губных гармошках. На нас они не обращали внимания, но всё равно было страшно. Воды нет, пить хочется и вот мы, женщины с окрестных развалин, пошли искать воду куда-то в район Червенского рынка. Жара. Возвращаясь, решили сократить путь, пройдя мимо нынешнего автобусного вокзала – рядом с железнодорожным. Сотни наших военнопленных лежали, сидели в изнеможении – они умирали от жажды, окружённые охраной. Увидев воду, пленные, как обезумевшие, бросились к нам, не обращая внимания на окрики охраны. Они жадно пили воду, стараясь не расплескать её. Немцы лениво потарапливали, но не трогали их.
Наутро нас остановили солдаты и повели, с ещё пустыми вёдрами, в сторону университетского городка, который уцелел после бомбёжек. Немцы приводили в порядок корпуса для своих нужд, но для мытья туалетов, которые никогда не блистели чистотой, понадобились местные жительницы. Для меня это было ужасно, но в присутствии автоматчика выбор был сделан, туалеты вымыты, а за работу выдана булка хлеба. Но это ещё не всё. Домой отпустили не всех. Несколько женщин повели на вокзал, где в вагонах проживали немецкие офицеры – нужно было вымыть окна.
Меня позвал молодой, щеголеватый офицер и повёл к своему вагону, объясняя, что ему нужно постирать рубашки – как-будто в вагонах можно стирать! Я, по наивности, послушно шла за ним, но нас остановил полный пожилой немец в поварской форме. Офицер в бешенстве ушёл, оглядываясь на моего спасителя. Для оправдания своего заступничества, повар дал мне работу. Я чистила картофель, мыла посуду и жадно ела необыкновенную еду: что-то между супом и кашей из гороха с курицей. А сам он только пил кофе из большого чана, пыхтел от жары и по-отцовски поглядывал на тоненькую девочку. Через несколько часов я вернулась домой с консервами и булкой хлеба впридачу к первой, к радости моей отчаявшейся мамы.
Уставшая и сытая я сидела на соседнем крыльце – в доме было два входа, и вдруг, услышала стоны.Тихонько вышла в коридор и разглядела на полу лежавшую девушку-десантницу. Она была ранена в ногу и потеряла много крови. Я пошла за мамой. В чужом шкафу нашли кое-что для перевязки и платье. Накормили, переодели, а вечером, опираясь на палку, раненая девушка ушла – ни за что не хотела оставаться, боялась накликать на нас беду. Далеко ли она ушла? Единственное, что могло ей помочь остаться незамеченной, это то, что после бомбёжек в Минске было много раненых