-11-
Городок находится в 50 километрах от Минска. После освобождения столицы , фронт стал приближаться и к нам. Немцы дали распоряжение эвакуроваться в Германию. Я об этом узнала, когда мимо нашего дома потянулся обоз с вещами и людьми, собравшимися уезжать. К нам зашёл полицейский и приказал присоединяться. У тёти Нади болело колено и её оставили, мама была в больнице, а меня забрали без вещей, только пальто набросила. Все торопились – бой был уже слышен и полицейский сказал, что лично будет обо мне заботится и не нужны мне никакие вещи. Длинный обоз растянулся в сторону Молодечно и охрана была редкой. В первом же лесу я попросилась в кустики и, как только зашла за деревья, пулей бросилась бежать обратно. После леса нужно было пересечь поле и вот тут мне вдогонку стали стрелять. Я упала за первый же бугорок и лежала не шевелясь. Автоматная очередь прошлась по бугорку, осыпая меня землёю. Я еле удержалась от того, чтобы не побежать. Слава богу, хватило ума не двигаться. Обоз ушёл и я вернулась к своему догоравшему дому. Недалеко, в картофельной яме, нашла тётю Надю – ей помогли до неё добраться соседи, а мама бежала за обозом, но ей подсказали, что я вернулась.

Фронт был совсем близко – нужно было укрываться. Мама с тётей остались в яме, а я с группой женщин с детьми ушла в лес, где сохранились окопы от первой мировой войны. Там мы и "приняли бой". Пока падали бомбы и летели снаряды мы сидели в окопе, но когда начли стрелять "катюши" – стерпеть было невозможно. Эти звуки можно сравнить с хохотом гигантского демона. Рядом с окопом разорвался снаряд, обжигая горячим воздухом (обожгло брови) и мы в панике бросились бежать. У меня на руках был чей-то младенец. Сейчас мне трудно представить, как можно бежать с невероятной скоростью, на каблуках, в габардиновом пальто и с ребёнком. Я бежала впереди, остальные за мной. Снаряды рвались кругом, но Бог нас миловал. Добежали до реки. Вроде взрывы остались позади, а за рекою тихо. Темно. Плавать кроме меня никто не умеет. Я во всём одеянии, нашла брод и помогла перенести детей. Чего не сделаешь со страху. Дошли до хутора и, поскольку бой продолжался, вместе с хозяевами всю ночь просидели в погребе в мокрой одежде.
Утром пришли наши. Мои радостные рыдания затмили всё, что было до этого. Вернулась я в Городок на попутной армейской машине, на подножке. На дороге лежало то, что осталось от человека , раздавленного танком.
С поля боя в ближайший уцелевший дом приносили раненых. Мама ухаживала за ними, и я старалась помочь. Ночью умирал солдат, раненный в живот. Ему нельзя было пить воду, но вдруг разрешили и я его поила. Я очень удивилась, когда он сказал, что сожалеет, что не дошёл до Берлина – не думала я, что в смертный час можно думать о чём-то подобном. Ещё один раненый, с двумя десятками осколков в теле, всю ночь бредил, произнося женское имя. Когда он пришёл в себя и увидел меня, его лицо засветилось, - очевидно он увидел во мне другую, утром его увезли, врач сказал, что он умрёт. До сих пор помню обоих. А накануне вечером я успела влюбиться в молодого майора, который поил нас чаем с очень вкусными солдатскими сухарями. Мы не могли наговориться, как буд-то давно не виделись.Он просил меня писать ему, оставил адрес. Я писала, но ответа не получила. Неужели он погиб, такой молодой, красивый? Как это несправедливо.
Через день мы с мамой и тётей уехали в Минск на попутном военном грузовике. Родные мамы и папы прошли свой путь через войну. Старшая сестра папы тётя Нина с дочерью Нонной была в партизанах, а её сын Вова и муж – дядя Ваня погибли на фронте. Люба с дочерью Нелей ехала в Германию со своим новым мужем, пожилым немцем, снабжавшим армию окороками. Бабушка Анна Ивановна не смогла смириться с замужеством своей дочери и бросилась в реку. Нашли её через неделю. Тётя Оля похоронил дочь Таису – рак крови. Сестру Таню угнали в Германию – она там работала на ферме. После освобождения американцами, она вернулась домой.